Несмотря на завершение шахтерских митингов, конфликт в отечественной угольной отрасли до сих пор окончательно не улажен. Внутриотраслевое противостояние началось в конце марта, когда прозвучали первые предупреждения о шахтерских забастовках – как на предприятиях востока Украины, так и в западных областях. У шахтеров перестали покупать уголь.
В то же время крупнейший производитель электроэнергии на ТЭС (порядка 70%) – ДТЭК – начал угрожать отключением своих станций, ситуацией блэк-аута и срывом следующего отопительного сезона. Компания требовала повысить оптовую цену на тепловую генерацию, мотивируя это тем, что уголь теперь стоит не 1100 грн./т, а 1500 грн.
Forbes еще в середине апреля обратился к руководителю ДТЭК Максиму Тимченко с просьбой прокомментировать ряд позиций, которые публично озвучивает компания. Однако согласование интервью продлилось вплоть до майских праздников. К концу апреля в открытом доступе появился документ “Крепость”, от авторства которого ДТЭК категорически открещивается. Хотя не заметить ряд совпадений в позициях невозможно. Прежде всего, в вопросах формирования цен на уголь.
ДТЭК поставил себе целью изменить методику тарифообразования. Максим Тимченко называет это “определить рыночный индикатор”. В компании придерживаются позиции, что себестоимость на госшахтах составляет 2000 грн./т, правда, с оговоркой, что эта цифра базируется исключительно на подсчетах самих госшахт.
Тимченко в интервью занял однозначную и бескомпромиссную позицию: прав только ДТЭК. Хотя представители Министерства энергетики и угольной промышленности, а также Нацкомиссии регулирования электроэнергетики и НЭК “Укрэнерго” публично озвучивали свои данные с графиками и расчетами и по себестоимости угля, и по оптовым тарифам на электроэнергию, и по вопросу импорта электроэнергии из России. Прогнозный баланс производства электроэнергии был представлен всем отраслевым ведомствам еще 31 марта, одновременно с балансом по добыче угля. НКРЭКУ публично объявила об этом еще 1 апреля, однако ДТЭК все еще отрицает наличие этого документа.
В процессе согласования интервью как раз начались шахтерские протесты в Киеве, а у ДТЭК возникла проблема с реструктуризацией евробондов на $200 млн. Forbes поинтересовался, не связаны ли эти два события? Но этот вопрос был проигнорирован. В конце концов ДТЭК удалось найти компромисс со своими кредиторами, и бонды были реструктурированы. Forbes, со своей стороны, надеется, что ДТЭК найдет компромисс и с профильным министерством. А также готов опубликовать официальную позицию министра Владимира Демчишина.
О тарифах на уголь
– У ДТЭК существуют разногласия по поводу обоснованной цены на уголь с Минэнергоугля и НКРЭКУ. Поясните, на чем основан расчет в 1500 грн./т?
– Нужно определить рыночный индикатор ценообразования. Покупался уголь по 2000 грн./т из Австралии и ЮАР, по 1700-1800 грн./т из России. Есть отчетные данные – реальная стоимость государственного угля – от 2000 грн./т и выше. Да, сегодня госшахтам платят за 1 т угля 1100 грн.. Но ведь им можно поставить цену и 300 грн./т. Просто разницу между себестоимостью и закупочной ценой придется возвращать из бюджета как дотацию. В прошлом году эти дотации составили 9 млрд. грн. А в этом году убрали все дотации, но подход к ценообразованию не пересмотрели.
Выхода два. Первый – хотя бы частично переложить дотации на цену угля. Второй – не повышать цену, продолжать продавать уголь ниже себестоимости и постепенно остановить добычу на госшахтах. В шахту нужно инвестировать, это постоянно движущееся производственное предприятие: чтобы добывать уголь через месяц, вводить новые лавы нужно сегодня. Наша цена 1500 грн./т – это возможность поддерживать добычу угля на сегодняшнем уровне.
– Даже если согласиться, что ваши цены ниже, вы все же могли бы раскрыть механизм образования именно такой цены?
– Конечно. Первое – мы смотрим на рыночные индикаторы: наша цена должна быть ниже, чем импортная альтернатива или реальная себестоимость государственных шахт. Второе – это наша себестоимость.
Сегодня средняя себестоимость угля ДТЭК – 1612 грн./т по результатам первого квартала. Следует учесть рост стоимости оборудования, запчастей, металла, ГСМ из-за девальвации гривны. Кроме того, мы должны повышать зарплату персоналу. В этой сумме существенную долю занимает валютный кредитный портфель по ставке 9%. В 2004 г. мы купили “Павлоградуголь” с объемом добычи 10,8 млн. т/год. Показали кредиторам бизнес-план и программу увеличения производительности.
Привлекли заемные средства, модернизировали производство, нарастили добычу до 20 млн. т. Естественно, в нашей экономической модели в себестоимость заложен возврат этих кредитов. И вдруг ни с того, ни с сего нам говорят, что возврат кредитов не должен быть включен в расчет цены. Мол, скажите кредиторам: “Спасибо и до свидания!” Мы открыли перед регулятором (НКРЭКУ) расчет цены, но он волюнтаристски вычеркивает из нее проценты по кредитам, социальные выплаты по коллективному договору с профсоюзами, затраты на восстановление поврежденной инфраструктуры в зоне АТО. Если бы речь шла о 3-4 тыс. грн./т – можно было бы дискутировать. А при себестоимости в 1612 и цене в 1500 в чем логика – я не понимаю.
Все наши расчеты с 2005 г. проверяют аудиторы. Все элементы себестоимости у регулятора есть. Можно сравнить стоимость металлоарочных конструкций, крепежных инструментов у нас и у госшахт. Уверен, вопросов к корректности цифр нет.
– Возможно, невключение процентов по кредитам в цену – это выполнение определенных норм расчета себестоимости?
– Норм никаких нет. Ни в одном документе не прописаны обязательства раскрывать себестоимость угля. Согласно “Закону об электроэнергии”, регулятор обязан установить экономически обоснованный тариф и обеспечить безубыточную работу производителей электроэнергии. Но мы пошли навстречу – раскрыли. Сравните это с ситуацией по газу. Есть микс цены реверса и российского газа, он и определяет цену на украинский газ. Регулятор не изучает себестоимость украинского газа, не интересуется, есть ли там проценты по кредитам. Он ориентируется на рыночную цену и включает тариф по этой цене для газовых электростанций.
О добыче угля
– Вы просчитывали кризисный сценарий? Сколько добудет ДТЭК, если тариф не поднимут?
– Не могу сказать, насколько упадет добыча, на 2 или на 4 млн. т. Министерство 30 марта составило угольный баланс на 2015 г., в котором потребность станций в угле оценена в 28,5 млн. т. Из них ДТЭК – 18,8 млн. т. Это фантастика.
При нынешнем оптовом тарифе, уровне оплаты 80%, финансовом дисбалансе за первый квартал в 5 млрд. грн. мы не сможем сохранить добычу на уровне 20 млн. т. У нас нет ресурса, чтобы поддержать добычу.
Либо мы придем к обоснованному уровню тарифов, либо придется снизить объем инвестиций, темпы добычи и оптимизировать рабочие места. А дефицит будет покрываться за счет внешнего ресурса, так как ни один политик не допустит отсутствия электроэнергии в стране. И будет Украина платить за этот уголь больше 2000 грн./т. Поверьте, наши соседи воспользуются ситуацией, мы это уже увидели по антрациту.
– Но время же идет. У вас есть дедлайн для этих переговоров?
– Нужен прогнозный баланс, учитывающий, сколько разные виды генерации произведут электричества, и по какому тарифу. Документ должен был быть подготовлен еще в декабре. Я с сентября министру предлагал сесть, обсудить и просчитать. Но до сих пор прогноза нет. Мы живем в режиме чрезвычайного положения, которое каждый месяц продлевается. Кабмин поставил условием продления последнего ЧП составление прогнозного баланса в срок до 1 мая.
– С вами советовались при составлении угольного баланса?
– Конечно. Но мы гарантировали добычу 20 млн. т только при условии цены в 1500 грн./т и повышении сбора платежей с ГП “Энергорынок” в адрес тепловой генерации. Одна сторона обязуется добыть уголь, другая – сбалансировать тарифную политику.
Когда нам предлагают прогнозировать только на месяц вперед, мы так работать не согласны: энергетика – не та отрасль, которой можно управлять в столь краткосрочной перспективе.
Накапливать уголь на зиму нужно начинать с марта, это золотое правило энергетиков. Сегодня у нас 700000 т на складе, а в прошлом году было 3,7 млн. т при суточном сжигании 50-60 тыс. т. То есть, о накоплении речь не идет.
– По какой цене вы готовы покупать уголь у госшахт?
– По 1500 грн./т.
– Это же больше, чем 1100 грн./т.
– Мы считаем, что правила игры должны быть для всех равными. 1100 грн./т – это искусственная цена. Сначала отменили дотации, а потом Рада принимает решение выделить 400 млн. грн. на выплату зарплат – это лучшее доказательство неадекватности ценовой политики. Но, чтобы покупать уголь по этой цене, мы должны увидеть ее в тарифе и получить гарантии нормальной оплаты за электроэнергию со стороны “Энергорынка”.
– А по какой цене предлагают госшахты?
– Они ничего не предлагают. Министерство предлагает по 1100 без повышения тарифов на электроэнергию. Для госшахт это путь в никуда. Представители профсоюзных шахтерских организаций Львовско-Волынского угольного бассейна недавно встречались с министром и говорили об этом. Мы готовы заключать с шахтами прямые контракты, встречались по этому поводу с губернаторами и руководителями предприятий. Предлагаем им разделить риски вместе с нами и учесть уровень оплаты со стороны “Энергорынка”. Если он неполный, из 1500 грн. шахта получит 1300 грн., а остальное – наш долг.
Даже при худших сценариях этих денег хватало бы на заработные платы. Мы погасим долги, как только с нами рассчитается ГП “Энергорынок”. Мы готовы выкупить весь объем угля, добываемый на этих объединениях. Считаем экономической глупостью вести его через всю страну на Углегорскую ТЭС – вместо того чтобы продавать Бурштынской и Добротворской станциям.
“ДТЭК Западэнерго” – это три станции, они потребляют 8 млн. т угля в год. Львов и Волынь добывают всего 1,6 млн., так что все равно придется довозить из Павлограда.
– У кого есть эти отчетные данные? Неужели на всех 35 оставшихся госшахтах себестоимость добычи составляет 2000 грн./т? Какой специалист делал эти расчеты, какой институт? Кто ответственен за эти цифры?
– Себестоимость угля государственные шахты предоставляют самостоятельно. Поскольку предприятия в государственной собственности, министерство и регулятор вправе требовать подобную информацию.
– И 1100, и 1500 – это меньше, чем заявленная вами себестоимость госугля в 2000 грн. Как же они будут жить?
– А нет ответа на этот вопрос. Потому шахтеры и возмущались на встрече с министром. Перечеркнули дотации, не подняли цены, а за счет чего жить – не ответили. Госшахты не сбалансированы, деньги есть только на зарплату. Оборудование не покупается, лавы не заряжаются, объемы добычи не растут.
– Теперь будут бросать по 400 млн. грн. на каждой сессии?
– Думаю, не будут. Рано или поздно к необходимости повышения цены все равно придут.
– Но вы говорили, что в добычу нужно инвестировать. Если у госшахт деньги есть только на выплату зарплат, то они снизят добычу.
– Этот процесс уже идет. Они каждый квартал уменьшают объем добычи на 10-15%.
– Как вы относитесь к проектам перевода ТЭС с угля марки “А” на марку “Г”?
– Лучше отремонтировать железную дорогу и начать вывозить антрацит из зоны АТО – это в сотни раз дешевле. На самом деле угля марки “Г” не так уж много. Нужно просчитать сначала, хватит ли газового угля, если перепрофилировать блоки, и что экономически выгоднее.
Говорят о двух станциях: Змиевской и Трипольской. Какой инвестор будет переоборудовать станции, учитывая, что антрациты, например, добываются всего в 200 км от Змиевской ТЭС? Вдобавок, такая перестройка займет 6-8 месяцев, на это время станцию необходимо полностью остановить. При нынешнем дефиците мощностей это недопустимо.
О ГП «Уголь Украины»
– Как вы относитесь к очередной инициативе по ликвидации ГП “Уголь Украины”?
– “Уголь Украины” – это черная дыра. Принцип и процесс распределения средств между госшахтами – непонятен и непрозрачен. При прямых контрактах средства получают те, кто уголь добыл. Но министерство запретило госшахтам вступать в прямые договорные отношения с ДТЭК. Хотя “Центрэнерго” покупает уголь напрямую. Нас же заставляют платить в “Уголь Украины”. Мы заплатили 240 млн., и они исчезли в банке “Киевская Русь”.
– Какой же должна быть продажа угля?
– Мы строили бизнес на понимании, что украинские электростанции не могут жить без украинского угля – и наоборот. Нужна вертикальная интеграция, собственный топливный ресурс. Кстати, поэтому мы и пошли в газовый бизнес – газ нам нужен для собственного потребления, а не для продажи на рынке.
– Как вы относитесь к идее угольной биржи?
– Я больше верю в энергетическую биржу. Это западная модель, прописанная в законе №663 “О реформе энергорынка”. Если мы закон реализуем и откроем рынок с 1 января 2017 г., то появится биржевая торговля электроэнергией. Появится рыночный тариф, и выиграет тот, у кого дешевле уголь, независимо от того, украинский он или импортный.
Об импорте электроэнергии
– Вы сейчас ведете переговоры об импорте электричества?
– Осенью мы вели такие переговоры по просьбе властей. Они считали некорректным покупать электричество у России через госпредприятие. Потому мы провели переговоры с “Интер РАО”. Цель – импортировать такие объемы электроэнергии, которые бы позволили не сжигать уголь осенью и накопить его на зиму. Потом мнение поменялось, четыре месяца проговорили, а 30 декабря наспех подписали импортный контракт. И вся страна сидела без света и следила за скандалом вокруг импорта. Мы не видели особого коммерческого интереса в импортных поставках ни тогда, ни сейчас. Мы ориентированы на собственное производство.
– Кроме России, можно ли импортировать электричество из других стран?
– Очень незначительный объем, до 300 МВт, можно взять из Европы. Но нужно выдумывать технические схемы, как это делать – ведь Украина не синхронизирована с энергосистемой ЕС. Можно еще из Беларуси. Хотя в целом хоронить свою угольную отрасль и энергетику и искать пути импорта – преступно.
О тарифах для ТЭС
– Министерство уверено, что 0,8 грн./кВт-ч достаточно. Вы называете цену 1,2 грн. Чем она обоснована?
– Я показывал Владимиру Демчишину наш расчет: сколько топлива нужно каждой станции для производства электроэнергии; сколько грамм условного топлива идет на выработку киловатт-часа; как объем условного топлива переводится в физический объем; какова стоимость транспортировки; сколько стоит газ и мазут для “подсветки” энергоблоков.
– Если министерство видело эти расчеты, то почему ставит их под сомнение?
– Драйвером дискуссии является цена на уголь, а не тариф на электроэнергию. А в цене на уголь – составляющие себестоимости, круг замыкается.
– Но этот прогнозный баланс был представлен министерством еще в конце марта, НКРЭКУ еще 1 апреля заявляла, что они получили это документ. Почему у вас его до сих пор нет?
– У нас такой же, согласитесь, справедливый вопрос к руководителям отрасли. Почему энергобаланс полноценно не обсужден с игроками отрасли и не подписан, когда на дворе уже апрель?
– Если в начале мая не будут достигнуты договоренности по энергобалансу, вы заявите о том, сколько энергии недогенерирует ДТЭК?
– Конечно, уже сейчас многие станции работают на минимальном уровне. В Украине 14 станций: 7 – на антраците, 7 – на марке “Г”. Последние шесть месяцев антрацитовые станции работали на минимальном составе, 10-20% от обычной мощности. Причина – проблема доставки угля из зоны АТО.
Но проблем с маркой “Г” не было из-за того, что мы за 10 лет инвестировали $1,5 млрд. в его добычу. Если нам не утвердят тариф, с газовым углем будут такие же проблемы, как и с антрацитом.
– Есть ли у вас альтернатива переговорам? Может ли суд это определить?
– Время рассудит – до следующего отопительного сезона осталось всего пять месяцев. В 2014 г. тариф для наших ТЭС был 87 коп./кВт-ч, в 2015 г. стал 80 коп./кВт-ч. И это на фоне роста курса доллара с 12-16 грн. до 24 грн.
К тому же при расчетах со стороны ГП “Энергорынок” на уровне 80% мы фактически получаем 0,64 грн./кВт-ч. А себестоимость – 0,99 грн./кВт-ч. Тариф угольных теплоцентралей за то же время вырос до 1,3-1,7 грн./кВт-ч. Регулятор обосновывает это тем, что на ТЭЦ привезли уголь из Австралии. Мол, они показали импортные контракты, где уголь по $80/т. Регулятор готов закладывать в тариф цены российских, южноафриканских и австралийских шахтеров. Но в цене украинских шахтеров он сомневается.
– Каков выход из ситуации?
– Не менее важно говорить не про выход, а про последствия сегодняшней политики профильного министерства. Первое – усиление импорта угля и электроэнергии из России, вымывающего валюту из страны и финансирующего чужих производителей.
Второе – ограничение потребления промышленности и населения. По факту это уже происходит. Для облэнерго спускаются лимиты, и они вынуждены договариваться с предприятиями об ограничении энергоснабжения.
– Возможен ли третий выход из ситуации – оптимизация расходов, ликвидация коррупции и сокращение себестоимости? Почему вы не предлагаете внутренние резервы по снижению себестоимости на украинских шахтах?
– Это не выход, но важная часть работы. Оптимизация расходов не может подменить отсутствие реформ и прозрачной системы ценообразования на рынке.
О вывозе угля из зоны АТО
– С вывозом угля из зоны АТО постоянно возникают скандалы. Можно ли разработать четкие правила и работать по ним?
– Сейчас принят закон, который даст возможность КМУ разработать порядок работы “Энергорынка” на неподконтрольной территории. НКРЭКУ активно работает над этим порядком, наши специалисты также участвуют в этой работе. Нужно предусмотреть, как туда везти оборудование, материалы, как пересекать линию разграничения. Как провозить взрывчатые вещества – это самая большая сейчас проблема. Насколько я знаю, обе стороны заинтересованы в том, чтобы уголь ехал.
– Как решаются проблемы с выплатой зарплаты шахтерам? Грузовики с деньгами же не возите?
– Мы перечисляем на карточки. Но карточки там не работают, и это беда. Люди из “Свердловантрацита” ближе к границе с Россией и ездят туда обналичивать в рублях. По договоренности со Сбербанком комиссия минимальная. Из Донецка ездят на подконтрольную Украине территорию – туда, где работают банкоматы.
О реприватизации и приватизации
– Кабмин хочет продать “Центрэнерго”. Интересно ли вам это?
– Интересно, так как мы хотим, чтобы у нас появился союзник в непростой миссии – отстаивать интересы отрасли ради будущего энергетики и снижения энергозависимости страны. И любой собственник таким союзником станет. А если серьезно, то покупать “Центрэнерго” мы не планируем, так как превысим допустимую антимонопольным законодательством долю на рынке.
– Можно ли рассчитывать на приличного покупателя при теперешнем состоянии компании?
– Думаю, государство произведет предприватизационную подготовку. Либо спишет долги, либо погашение будет или частью цены, или частью обязательств инвестора.
– Вы верите в приход западных инвесторов?
– Только в партнерстве с украинскими. В прямую покупку, (со стороны) крупных европейских компаний, таких как Electricite de France, я не верю. В такой регуляторной среде, как в Украине, идти без партнерства – это утопия.
– Сейчас ведется много разговоров о реприватизации. Думает ли ДТЭК над разукрупнением? И какой путь предпочтительнее – продажа активов, возвращение государству, создание СП с кем-то?
– Мы все время думаем обо всех вариантах, на то он и бизнес. Но сделаем это только в соответствии с нашей стратегией, а не по указанию или пожеланию внешних сторон. Я считаю, что идея реприватизации отпугнет инвесторов от страны на годы. Реприватизация на фоне приватизации “Центрэнерго” – это нонсенс. Мы хотим заниматься тем, чем умеем – бизнесом, производить свет и тепло. Но нас упорно тянут в политику. Демонополизация, деолигархизация – это просто лозунги. ДТЭК монополией не является. Да, мы добываем 50% угля в стране. Но по антимонопольному законодательству доля определяется, исходя из того, сколько продается на открытом рынке. Мы же львиную долю своего угля сами же и потребляем на своих станциях, так что доля ДТЭК на рынке угля – 5%.
По энергетике монополистом является тот, у кого доля больше 33%, а у нас – 29%. Министр предлагает выделить сегмент тепловой угольной генерации, где у нас 70%, в отдельный рынок. Но это просто желание, сегментации по типам производств нет ни в украинских нормативных актах, ни в европейских. Распределение электроэнергии является естественной монополией. Поэтому облэнерго жестко регулируются.
– Но власть может взять и опустить планку уровня монопольности. Поставят ее 25%, например. От чего вы готовы отказаться?
– Если ДТЭК признают монополией, то есть два выхода. Первый – компания будет регулироваться как монополист. Нужно будет отчитываться о себестоимости, и так далее. По факту от нас этого требуют уже сейчас. Второй – продавать активы. Тогда будем определяться, какие активы продавать. В цивилизованных странах на это дается время. Мы будем вести активный поиск того, кто заплатит больше. Все говорят о демонополизации и замалчивают другой путь. Это рыночные и прозрачные правила, на которые должен перейти украинский энергорынок после внедрения закона “Об электроэнергии”. Тогда надуманный вопрос о монополизме отпадет сам собой. Правда, для этого следует реально начать имплементацию закона, пустить реформы в отрасли.
Мы призываем к этому несколько лет на всех дискуссионных площадках, являемся самыми активными участниками всех рабочих групп. Только нам всегда не хватало лидерства в этом процессе со стороны министерства и регулятора. Рынок не появится сам по себе в 2017 г. Нужно серьезно потрудиться, наработать огромный пласт нормативной базы. Этой рутиной, безусловно, заниматься не так увлекательно, как борьбой с монополизмом. Также важно синхронизировать украинскую энергосистему с ЕС: при свободном перетоке электроэнергии вопросы тарифов и монополии снимутся автоматически.
О протестах
– В прессе уже появилась информация о плане “Крепость”, цель которого – вызвать массовые протесты шахтеров и энергетиков. Его авторство приписывается компании ДТЭК. Вы уже успели дать опровержение и откреститься от этого документа. Однако уже четыре месяца события вокруг импорта электроэнергии, поставок угля на ТЭС, тарифов, недовольства шахтеров развиваются именно по этому плану. Там расписаны шаги и на ближайшее время – так что легко можно сравнить. Как вы прокомментируете такое совпадение?
– Как я понимаю, в профессиональных политтехнологических атаках используют факты, которые существуют в публичном поле. Грамотная их комбинация и дает эффект доверия. Мы действительно отстаиваем прозрачное ценообразование на уголь, у нас есть вопросы к руководству отрасли, мы имеем право их задавать. Более того, и у шахтеров государственных шахт есть вопросы к управлению отраслью. Складывать подобные факты в нужную картину – это и есть технологии управления общественным сознанием.
– Недавно был арестован директор ГП “Красноармейскуголь”, у него изъяли миллионы гривен наличности и документацию на “липовые” фирмы, через которые шло отмывание денег. Почему вы не призываете те же профсоюзы вести борьбу с нечистыми на руку администраторами?
– Картина обратная. Мы не призываем профсоюзы к чему бы то ни было в принципе. Призывы – это роль профсоюзов, а не бизнеса. Это профсоюзные лидеры ведут работу на предприятиях. Надо сказать, угольные профсоюзы – одни из сильнейших в стране, и диалог администрации предприятий с лидерами профсоюзных ячеек – это разговор равных сил. (Максим Гардус, Инна Коваль, Forbes.ua/Металл Украины и мира)